Майсурадзе Георгий Иванович (1817-1885)

Жизнь грузинского художника-портретиста Георгия Майсурадзе поначалу складывалась удачно, насколько это возможно для крепостного. Он родился в Кахетии, в крестьянской семье, принадлежавшей известному поэту А.Г.Чавчавадзе. Будущий художник рос вместе с сыновьями помещика, и поэтому его способности к рисованию были рано замечены. Георгия отдали в ученье к одному из местных художников. Кто стал его первым учителем, неизвестно, но несомненно, это не был мастер, прошедший академическую школу. Скорее всего его искусство было ближе к народным традициям, связанным с парсунным письмом. Его влияние окажется настолько крепким, что будет просматриваться на протяжении всего творчества Майсурадзе.

После такой профессиональной подготовки Майсурадзе был отправлен в Петербург для поступления в Академию художеств. При этом Чавчавадзе, не в пример многим другим помещикам, сразу же освободил его от крепостной зависимости, но связал весьма необычными условиями. Бот текст документа: «Лета тысяча восемьсот тридцать седьмого… генерал — майор и кавалер князь Александр Гарсеванович Чавчавадзе отпустил вечно на волю собственного моего крестьянина Григория (Георгия) Иванова сына Майсурадзе… единственно в поощрение оказанных им в течение двухлетнего учения его необыкновенных успехов в живописи и рисовании, в чем видя его охоту и дарование, и, желая развить оное для пользы общей и в пользу художеств, дарую ему свободу под условием, нисколько для него не стеснительным, именно в том: первое, чтобы он тотчас поступил для усовершенствования в Академию художеств в Петербурге; второе — если он в течение положенного срока, при выходе из Академии, успехами своими заслужит себе в награду вторую золотую медаль, тогда обязан будет заниматься своим искусством в пользу мою в Грузии два года; третье — если получит в награду первую серебряную медаль, тогда он, Майсурадзе, будет заниматься для меня в Грузии уже три года; четвертое — если же заслужит вторую серебряную медаль — тогда четыре года; пятое — но ежели он в срок не успеет заслужить никакого знака отличия, то должен заниматься своим искусством в Грузии и в пользу мою пять лет, а по прошествии уж оных жить, где пожелает, шестое — в случае, если степень его успехов доведена будет до того, что он при выпуске из Академии удостоен будет как художник награды первою золотою медалью, тогда за оправдание им вполне цели моей освобождаю его от всякой в отношении ко мне обязанности».

В том же году Майсурадзе, как и требовалось, поступил в Академию и попал в класс профессора К.П.Брюллова. Однако крайняя бедность омрачала дни учения. Видя способности и трудолюбие своего ученика, Брюллов старался ему помочь. Сохранилось его «представление», поданное в Совет Императорской Академии художеств 26 февраля 1843 года о принятии на казенный кошт Майсурадзе, у которого не было средств даже для посещения натурного класса. Но это не помогло. Найти же постоянный заработок можно было, лишь имея звание «неклассного художника». Произошло это только в 1844 году вместе с выдачей аттестата. Остается неизвестным, получал ли художник какие-нибудь награды в Академии, но после ее окончания он возвращается на родину, а в 1850 году, по истечении пятилетнего срока, переезжает в Кутаиси и поступает на должность учителя рисования, чистописания и черчения в городскую классическую гимназию. На этом месте ему суждено было оставаться в течение тридцати пяти лет, до самой смерти. Убогое существование в провинциальном городе, где отсутствовала художественная жизнь, «непрестижная» должность, вызывавшая презрение коллег-учителей, не способствовали полному расцвету таланта и мастерства, но и не смогли лишить художника стремления к творчеству и решимости работать.

В церквах Кутаиси, по-видимому, еще сохраняются иконостасы, выполненные Майсурадзе, а в некоторых домах — его картины. Но пока только для двух портретов, находящихся ныне в Государственном музее искусств Грузинской ССР, установлено авторство.

Более ранний, 1839 года, изображает сына царевича Баграта, Александра Багратиони в форме гвардейского офицера. Портрет поясной, фигура дана в легком трехчетвертном развороте. Уверенный, несколько напряженный взгляд больших миндалевидных глаз, тонкая полоска усов над губой, горделивая осанка совсем юного человека, желающего казаться значительным, блестящая форма николаевского образца, старательно выписанная, — все говорит о желании создать парадный, героизированный образ, чувствуется попытка работать в русле «большого стиля». Но при этом сохраняются большая доля условности, слабая моделировка лица, схематичное изображение деталей костюма, уплощенность, отсутствие воздушной среды. Не спасает положения и то, что фоном служит небо, покрытое легкими облачками, — контуры фигуры настолько жестки, что создают впечатление «наклеенности» темного силуэта на некую декорацию.

В портрете И.Чичинадзе, сделанном в 1853 году уже в Кутаиси, художник справляется с аналогичной задачей уверенной рукой мастера, искушенного во всех тонкостях своей профессии. Композиция его менее эффектна — почти фронтальный разворот фигуры, помещенной на нейтральном темном фоне. Полувоенный сюртук портретируемого расстегнут, правая рука заложена за борт белого жилета. Внешне спокойное, полное, слегка одутловатое молодое лицо весьма сложно по выражению: задумчивый взгляд и почти неуловимая улыбка заставляют снова и снова вглядываться в его черты. Человеческий контакт между моделью и художником, между моделью и зрителем, какой-то интимно-домашний оттенок настроения — все придает портрету мягкое обаяние и сближает его с тропининскими образами. Неспешной жизнью веет от этого портрета.

Четырнадцать лет, разделяющих эти два портрета, не прошли для художника даром. Мастер, который ставил перед собой задачу передачи тончайших нюансов настроения портретируемого, сумевший подметить его типические черты и рассказать о нем более того, что изображено, несомненно обладал значительным, дарованием и скорее всего был одним из самых, а может быть, и самым одаренным и образованным художником в тогдашнем Кутаиси. В работах Майсурадзе слились две культурные традиции, и при этом европейская взяла верх, не вытеснив окончательно национального колорита. Творчество этого художника оказалось одной из вех на пути сложения в Грузии новой школы живописи.